Том 5. Литургия мне - Страница 97

Биркин. Матушка Марья Павловна, что вы говорите! Никак нельзя! Убытки! Да никак нельзя! Нет, уж я распорядился снять пьеску, уж как вы хотите. Для кармана уж очень обидно. Да и самолюбие страдает.

Мария. Это невозможно! Я хочу играть! Я должна играть!

Биркин. Матушка Марья Павловна, не беспокойтесь! Вы и будете играть. Вот я вам рольку принес. Вот так ролька – пальчики оближете! Без всякой стилизации, без символизма, без модернизма, без всего такого ядовитого, – все, как следует по христианскому обыкновению.

Мария (берет тетрадку, смотрит ее, бросает на стол). Это играть? Ни за что!

Биркин. Матушка Марья Павловна, играли же вы раньше этого автора! Что же вы теперь на него так взъелись?

Мария. Раньше! Да, я уступала вам, я ждала. Я играла, чтобы ваша касса делала сборы. Разве я не поправила дела вашего театра? Разве публика не ходила смотреть мою игру? Как я работала для вас прошлые два года! В огне горела, в смоле кипела.

Биркин. Что и говорить – все больше с аншлагом пьески шли. Играли вы, матушка Марья Павловна, концертно. Битковые сборы делали. Да и не одна вы постарались. Подобралась у меня труппочка, не стану Бога гневить, на редкость хорошая.

Мария. Если я играла все это, такое чужое мне, играла для вашей кассы, то и вы должны что-нибудь сделать для меня. Иван Кирилыч, миленький, Христом Богом прошу вас, не снимайте этой пьесы.

Биркин. Матушка Марья Павловна, никак нельзя. Не могу торговать себе в убыток. Опять же и товарищи ваши пить-есть хотят. Хоть разорвись, первое число придет – всем жалованье подай. А из чего я буду платить, если сборов не будет?

Мария. Ставьте ее хоть два раза в неделю. Хоть один раз! Только не снимайте.

Биркин. Это нам несподручно, канитель такая. Это, что называется, игра свеч не стоит, – за электричество больше заплатишь, чем касса выручит.

Мария. Ради Бога! Иван Кирилыч! Ну хотите, я на колени перед вами стану!

Биркин. Что вы, матушка Марья Павловна! Стою ли я, старый дурак, такой чести! Дайте, я ручки ваши атласные расцелую! Раскрасавица вы моя, Марья Павловна! Да стоит вам захотеть только, ведь вы из меня, старого дурака, веревки вить станете.

Мария. Что вы говорите, Иван Кирилыч!

Биркин. Несравненная вы моя, божественная! Так я вами очарован, сказать не могу. Все для вас сделаю, только будьте со мною поласковее. Стар, глуп, а сладенького хочется.

Мария. Иван Кирилыч, что вы хотите сказать?

Биркин. Матушка Марья Павловна, осчастливьте меня, хрена старого, а и стар, да заборист, катнем ко мне сейчас завтракать. У меня способнее, прохладно до делов договорим. Конечно, если не погнушаетесь мною, автомобиль у подъезда…

Мария. Нет, нет, вы меня не поняли. (В волнении идет к окну и говорит сама себе, не замечая, что говорит вслух.) Боже мой, и это перенести, и это! Или в самом деле согласиться? Нет, что я, – искусству только чистыми средствами можно служить.

Биркин. Человек я одинокий. Денег у меня не то чтобы куры не клевали, – не держу кур, – но все-таки могу предоставить. Вы меня, старого дурака, потешите, я вас, голубушку, раскрасавицу мою, уважу, и пьеска пойдет, куда ни шло, все будет по-хорошему.

Мария. Перестаньте!

Биркин (войдя в азарт). Матушка Марья Павловна, яхонтовая, пользуйся, пока я в азарте, лупи с меня, старого дурака. Хошь так – окроме того, что по театру причитается, квартира моя со всем снарядом, пятьсот в месяц на булавки, выезд мой, – ну, по рукам?

Мария. Подите прочь! Что за гнусность!

Биркин. Это к чему же такие слова? Как будто я по-хорошему, с моим уважением и с ласкою.

Мария. Спасибо за ласку. Хороша ласка! Форменный торг: чтобы вы не снимали пьесы, я должна… должна… как это поется:

Перед мальчиками
Ходит пальчиками,
А перед зрелыми людьми
Ходит белыми грудьми.

(Хохочет, едва сдерживая слезы.)

Биркин. Хе-хе, вот оно самое! В точку потрафили. Вот именно – перед зрелыми людьми, хе-хе-хе! Шутница вы, матушка Марья Павловна! Ну что ж, по рукам?

Мария (строго). Этот торг не состоится. Нет, я не поеду к вам завтракать. И уйдите вы от меня, прошу вас.

Биркин. Как желаете. А рольку эту я вам оставлю. Уж потрудитесь поучить.

Мария. Ни за что не возьму. Не буду играть этого. Не могу, не могу, поймите, не могу!

Биркин. Обязаны играть, матушка Марья Павловна.

Мария. Не хочу.

Биркин. Уволить в таком случае придется. Неиграющих актрис не требуется. Не столь богаты.

Мария. Как хотите.

Биркин (дрожа от злости). В театр на порог не пущу. Жалованье платить буду, контракта не нарушу, а играть ничего не дам. И мазню эту синюю вашего дружка сегодня же на чердак велю вынести.

Мария. Не надобно мне ваших денег. Не надобно мне вашего балаганного театра. Вот ваш договор, не нужен он мне больше.

Дрожащими руками Мария выдвигает ящик стола, роется там, вынимает бумагу и рвет ее. Бросает ее на пол и бессильно опускается на стул.

Биркин. Ну, это еще мы подумаем. Имеете ли вы право? Копию разорвали-с, а подлинник в конторе сохраняется. Посмотреть, велика ли у вас неустоечка.

Мария. Как я была слепа, когда шла к вам, надеясь на что-то! На что я могла надеяться, имея дело с таким человеком, как вы! Вы вашим театром не ведете людей вперед, вы не подымаете общество к высоким идеалам правды и красоты, вы только угождаете грубым вкусам толпы, вы заботитесь только о сборах.