Том 5. Литургия мне - Страница 159

159

Низким контральто, не то чтобы приятным, но привычным Стакану, Крутильда пела за его спиною, – он лежал у стены на правом боку, спиною к Крутильде. Давно знакомые слова на привычный мотив слушал Стакан не без удовольствия. Крутильда пела:

Любви неодолима сила.
Противиться кто смеет ей?
Она Стакана превратила
В прекраснейшего из мужей.

Улыбка озаряла помятое сном и пятью десятками жизни, но все же счастливое лицо Стакана. Не поворачиваясь к Крутильде и даже пока еще не открывая глаз, Стакан Иванович запел ответный куплет. Голос у него был резкий тенорок, Стакан часто фальшивил, высокие ноты брал тончайшим фальцетом, – но едва он запел все те же, сотни раз повторенные слова, на смуглом Крутильдином лице показалась улыбка. Крутильда легла поудобнее, подложила под голову полные, крепкие руки, смотрела в розетку потолка почти немигающими, темно-серыми, крупными глазами и слушала. Стакан пел:

Любви непобедима сила.
Противиться не думай ей.
Она меня преобразила
В счастливейшего из мужей.

И повернулся на спину, чтобы вместе с Крутильдою пропеть, – она:

Стакан прекраснейший из всех мужей.

А он:

Да, – я счастливейший из всех мужей.

После краткой паузы запела опять Крутильда:

Любви непобедима сила,
Она капризнее всего,
Она служанку превратила
В царицу дома твоего.

И опять, отвечая ей, запел восторженно и громко теперь уже совсем проснувшийся Стакан:

Любви неодолима сила
И прихотливее всего.
Она Крутильду превратила
В царицу сердца моего.

И потом опять запели вместе, – она:

Да, я – царица дома твоего.

А он:

Да, ты – царица сердца моего.

Это пение было как бы призывным сигналом. Едва замолкли, замерев на высоких нотах, последние звуки любовного дуэта, как тотчас же в дверь постучались.

– Войдите, – крикнула Крутильда голосом громким и веселым.

Явилась горничная, молодая, веселая девушка с необыкновенно правильно-круглым лицом, румяная, чуть-чуть курносенькая, чуть-чуть веснушчатая, по прозвищу Сыр-Дарья.

Она сказала, остановясь у дверей:

– Стакан Иваныч, Крутильда Малофеевна, с добрым утром. Сегодня третий день праздника.

– Знаю, знаю, – отвечала Крутильда.

Стакан, как всегда забывая значение этого дня, проворчал:

– Ну, так что ж?

Сыр-Дарья пояснила:

– Званы нонче к обеду семь других. Как всегда, на третий день.

Крутильда весело улыбалась. Стакан нахмурился. Крутильдина затея – раз в год собирать семь других – никогда ему не нравилась, хоть он и подчинялся этому без спора. Иногда он думал сердито: «Хоть бы их ветром каким сдунуло, хоть бы к черту в пекло».

Но ни одна из семи других не умирала, не уезжала в другой город. Какое-то странное чувство заставляло их каждый год принимать приглашение счастливой соперницы и приезжать на ее пир.

Стакан Иванович сказал сурово:

– Сыр-Дарья, удались, сейчас я восстану от сна.

Сыр-Дарья удалилась. Крутильда же, все еще лежа на спине и глядя на розетку потолка, спросила, как всегда:

– А вот еще есть слово «имманентный», – что значит?

Каждое утро Крутильда узнавала от Стакана значение еще одного ученого слова.

* * *

В пять часов вечера семь других собрались, но Стакан еще их не видел. Он сидел один в своем кабинете, строгом и чинном, как и подобает быть кабинету солидного адвоката в квартире, за которую платится три тысячи в год.

Стакан уже был во фраке, но ему не хотелось выходить к этим милым гостьям, притворно-веселым, но в душе опечаленным. Когда-то, в прежние годы, каждой из них по очереди Крутильда открывала двери этой квартиры и потом никого не впускала, оберегая тайну нежного свидания. И была тогда Крутильда молодою, стройною девушкою в белом переднике и в белом чепчике. А вот теперь она – хозяйка в этом доме, и уже не она помогает гостьям снимать их верхнюю одежду, а другая, нехитрая Сыр-Дарья, которая никогда не мечтала о том, чтобы сделаться дамою, ездить на Ривьеру и разговаривать с американскими банкирами на английском языке.

Лихорадочно-веселые голоса милых гостий проникали за тяжелые портьеры на дверях Стаканова кабинета, – и эти голоса смущали и тревожили его. Гостиная была рядом с кабинетом, и семь других сидели там.

Приоткрылась дверь, Стакан глянул, среди складок колыхающейся портьеры стояла бледная, очень красивая дама в белом платье. В ее руке был букет белых роз.

– Мария! – радостно сказал Стакан.

Он пошел к ней навстречу и долго целовал ей руки.

– Я принесла вам цветы, – сказала она, – я знаю, вы любите белые розы.

– Я их любил, когда вы меня любили, – отвечал Стакан.

– Я и теперь вас люблю, милый, – сказала она, – хотя вы изменили мне. Конечно, Крутильда очень красива.

– Вы гораздо красивее Крутильды! – воскликнул Стакан. – Вы прекрасны, и я опять люблю вас.

Мария засмеялась невесело.

– Однако, – сказала она, – вы не скажете Крутильде, чтобы она ушла, не позовете меня.

Стакан задумался. Он вспомнил сладкие минуты, проведенные им с Мариею. Ласковая и прекрасная, – но теперь ее красота казалась ему почему-то слишком успокоенною, слишком законченною. Когда он первый раз пожелал близости с Крутильдой? Она мыла пол в буфетной комнате, где не было паркета, а он стоял и смотрел на ее слишком высоко открытые ноги, смотрел на игру сильных мускулов под эластичною, порозовевшею от холода кожею. Она выпрямилась, поглядела на него улыбаясь, спросила:

159