Том 5. Литургия мне - Страница 14

Вспыхивают молнии.

Тени Предков. От золотой осени до невинно-зеленеющей весны тоскует Персефона, тоскует и плачет, пока не дойдет до ада благостная весть о пробуждении матери Деметры, о сладком, буйном восстании Диониса.

Лета. И сладчайшие имена тонут в моих шумных волнах, тонут в забвении, в забвении, в вечном забвении. Сладчайшее забудется имя, вожделеннейший погрузится образ в забвение, в забвение, в вечное забвение.

Мгновенные молнии.

Тени Предков. Вопли менад низойдут к нам и усыпляют скорбь Персефоны, и тогда замирают стенания на ее устах. Гермес приносит ей белые, нежные, едва только раскрывшиеся первоцветы, и она плачет сладко, и смеется нежно и звонко, и недолгою радуется радостью. Но легким полетом быстро промчатся улыбающиеся златокудрому Фебу отрадные Оры, – и несет Гермес Персефоне осенние златоцветы, пышные, но пониклые и печальные, – и затоскует опять Персефона, и утешные краткие миги тонут в шумной, мрачной Лете.

Темнеет еще более.

Нимфа в Камышах Леты. Я ныряю, я играю зыбкими улыбками, ожемчуженными в мрачной глубине. Вечный шелест, бесконечный надо мною. Волны полны чем-то преходящим. Жемчуг тусклый, были слезы. Я не знаю. Я играю.

Вновь Пришедшие. Сколь многие годы промчались, и все еще Персефона не хочет утешиться! О великие боги! Или и вечность не истощает ваших мирообъемлющих печалей?

Мрак сгущается.

Тени Предков. Познайте, вступающие в великое царство подземного бога Аида, – вы входите в мир, где все неизменно вовеки, – и радость, и скорбь.

Вновь Пришедшие. Ужасное слово – вовеки.

Шелест Камышей. Доколе не распадутся чары великой богини, равняющей горы и долы и низводящей тени в ад. Доколе не придет последний, и несокрушимый воздвигнется мост.

Мгновенные молнии.

Далекий Вопль Прометея. Расторгну оковы – и ты погибнешь, неправедный.

Вновь Пришедшие. Чей вопль доносится к нам? Не голос ли это страдающего бога?

Шелест Камышей. Прикованный Прометей грозит богам светлого Олимпа.

Змея. Боги трепещут, но смеются.

Тени Умерших удаляются. Сцена тонет в непроглядном мраке. Слышен затихающий плеск Леты. Внезапная молния разрезывает мрак – и черная завеса раздвигается, открывая темный чертог Аида. На престоле – Аид, и рядом с ним Персефона. Угрюмо и мрачно лицо Аида, и весь он туманный и еле зримый. Приготовлена трапеза. Подземные боги безмолвно предстоят царю и царице.

Аид. Тоскуешь и плачешь, милая супруга! Не осушая глаз, плачешь. Или сладки тебе слезы? Мне, познавшему конец всякого страдания и всякой радости и этим познанием утвердившему мою державу, мне, богу отжившего, забавны стоны скорби, – но тебя, возлюбленная супруга, мне жаль. Что может сравниться со скорбью богини?

Персефона. Только ад полон моими стонами, – не омрачен златокудрый метатель стрел. Только ад, озаренный безрадостными созвездиями неподвижных молний, рождаемых вечным трением янтарных смол, только ад слышит мои стенания.

Аид. О Персефона! Ты, делящая со мною власть над всем, что было, что жило, что перешло в вечное нет для жизни, неизменной вовеки, – о чем ты можешь тосковать? Непонятна мне тоска твоя, – к зыбким, к неверным переживаниям обращены твои желания, к поспешным утверждениям над безднами мировой пустыни.

Персефона. Здесь, где в мертвом свете мертвых смол бледные проходят передо мною тени и ни единого не вижу милого лика, кого я встречу? Кому скажу привет и сладостное «да» жизни? Кому покличу: «Желанный, милый! Явись мне ныне, сойди ко мне?»

Аид. Неисчислимо население моего царства, – призови кого хочешь, возведи к себе, утешь себя, как пожелаешь.

Персефона. Я ли утешусь призраками и бледными тенями? На то ли мне величие богини?

Аид. И если хочешь, призови, кого хочешь, из Зевесова светлого мира, – к тебе придет всякий, чье имя скажет твой нежный и сладостный голос.

Персефона. Увы! Мрачною скорбью овеяно мое смутное сердце, – только мертвые, только мертвые приходят к нам из-под милого Зевесова полога, – с золотых полей, взлелеянных моею тоскующею матерью.

Змея. Низойдет и Он.

Персефона. И если Он нисходит, желанный, нисходит он без Гиметского сладкого меда, – только воск – его белые руки, и в померкших очах его скорбь.

Змея. Выпью свет очей.

Аид. К нам приходят все – от нас же никто не найдет дороги.

Тихий Шелест Камышей. Восстанет, воскреснет.

Аид. Добром и злом взвешены и разделены человеческие деяния, добро и зло многие и разные строят дороги. Но все земные дороги приходят в нашу вечную область. Всякое сказывание жизни встречает свое окаменяющее нет и влечется им к берегам Леты. Всякий, кто в ответ первому искусителю сказал когда-то: «Да, хочу жить!» – кончает свой путь у того столба при входе в мои чертоги, на котором я начертал вечное слово: «Нет возврата».

Эхо. Нет возврата.

Тихий Шелест Камышей (как отзвук Эха). Возврата.

Далекий Вопль Прометея. Расторгну узы – погибнешь, погибнешь, неправедный! Зажгу огни, которые ты не погасишь.

Персефона. Все к нам приходят… Как домой, приходят все… Но скроешь ли от меня скорбную истину? Приходят все неволею.

Эхо. Неволею.

Тихий Шелест Камышей (как отзвук Эха). Волею.

Аид. От берегов, где плещет Лета, я слышу хриплый, вещательный крик, – адские вороны кричат, вещая о том, что придут многие, герои и воины, падшие в славных боях за прекрасную Елену.